культура общения
Письмо Песталоцци невесте. Пример честной подачи себя как помощь.
|
Увертюра. Благодаря его письму жена не заблуждалась относительно его недостатков и, следовательно, жила не с ожиданиями по поводу мужа, а с конкретным человеком, то есть с таким, каким он был. Ради детей и человечества он не щадил себя и свою семью и закономерно заслужил слова на памятнике:
ВСЕ ДЛЯ ДРУГИХ, НИЧЕГО ДЛЯ СЕБЯ. Отрывок из книги. Соловейчик С.Л. Час ученичества. Жизнь замечательных учителей. Изд. 2-е. М.: Детская литература, 1972, стр.76-86 … В 1766 году один двадцатилетний юноша полюбил девушку и решил предложить ей руку. Юноша был беден, девушка — из семьи богатого купца; надежд на брак было мало. Все же юноша написал девушке письмо и рассказал, что ее ожидает, если она решится при-нять предложение. Прежде всего, он отметил: «О моей внешней неприглядности я не хочу даже говорить: всякий знает, какой я красавец, какой лов¬кий человек». Слова «красавец» и «ловкий человек» не были постав¬лены в кавычки лишь потому, что иронический их смысл и так был понятен. Затем он говорил, что ему и, следовательно, ей «придется переживать жизнь, полную горя и трудов, потому что на беды оте¬чества и на несчастья друзей я буду смотреть как на свои собствен¬ные, и когда зашла бы речь о спасении отечества, конечно, я забыл бы и жену и детей». Далее он подробно перечислил недостатки свое¬го характера и упомянул, что у него слабое здоровье. Несмотря на все это — несмотря на то, что он беден, некрасив, нездоров, с дурным характером и может легко забыть жену и буду¬щих детей, — он все же предлагал руку девушке, известной своим богатством, красотой, грациозностью, умом и находчивостью. Впро¬чем, заключал он, «если вы признаете за лучшее отказать, то и отка¬жите: надеюсь, что во мне найдется достаточно силы, чтобы отнес¬тись к этому как следует разумному человеку и христианину». Это было, возможно, самое странное предложение из всех, ко¬торые когда-нибудь делал какой-нибудь влюбленный юноша в мире. Но девушка приняла его. Брак был заключен, и оказалось, что юно¬ша ни в чем не обманул свою невесту: все случилось так, как он и предсказывал, только еще быстрее. В два года из-за его непрактич¬ности исчезло и его крохотное наследство, и ее приданое, и они ока¬зались нищими и почти всю жизнь — тридцать лет — прожили в невероятной бедности, такой, что хоть побираться иди. Но еще оказалось, что Анна (так звали девушку) не очень ошиб¬лась, вступая в брак, ибо после тридцати лет отчаянья, бедности и разочарований муж ее стал известен на весь мир, и великие филосо¬фы, политические деятели и даже императоры приезжали к нему на поклон или принимали его. Эта сказочная история произошла с швейцарцем Генрихом Песталоцци. Обойти его жизнь нельзя — такое большое значение имели труды Песталоцци для просвещения во всем мире и, в частности, в России… … «Я берусь за осуществление величайшей мысли нашей эпохи» — писал он больной жене, приступая к новой педагогической авантюре. Детей собралось около восьмидесяти: грязные, в лохмотьях, боль¬ные чесоткой, озлобленные, измученные, худые, как скелеты. Дети, имевшие родителей, были, пожалуй, еще хуже сирот. Одни родители посылали ребят в приют лишь за тем, чтобы получить но¬вую одежду, и тут же забирали их. Другие требовали с Песталоцци плату за детей: ведь дети, не попади они в приют, могли бы просить милостыню, приносить ее домой. Убыток! «А через полгода детей нельзя было узнать, — пишет один из биографов Песталоцци, — это были чистоплотные, скромные, тру¬долюбивые ребята, души не чаявшие в своем «отце». Как удалось это сделать? Песталоцци объяснял свой метод: «С утра до вечера я был среди них. Все хорошее для их тела и духа шло к ним из моих рук... Моя рука лежала в их руке, мои гла¬за смотрели в их глаза. Мои слезы текли вместе с их слезами, и моя улыбка следовала за их улыбкой. Они были вне мира, вне Станца, они были со мной, и я был с ними. У меня ничего не было: ни дома, ни друзей, ни прислуги, были только они». Воспитанники Песталоцци много работали, полностью обслужи¬вали приют со всем его хозяйством, и труд был не воспитательной мерой, а необходимостью, и оттого он воспитывал, соединял ребят, приучал к дисциплине. Ребенок стремится к добру, но «не для тебя, учитель, и не для тебя, воспитатель, а именно для самого себя... Ребенок должен сознавать, что твоя воля определяется необходи¬мостью, вытекает из положения вещей», — говорил Песталоцци. Он не внушал правила морали, не читал нотаций. Никогда ничего не требовал от детей и не приказывал им. Со времен язычества и ран¬него христианства, говорил он, люди стали верить в силу проповеди, нравоучения. Но это простая болтливость! Истина должна сама вытекать из положения вещей, которое видит ребёнок, иначе она кажется ему «непонятною и утомительной игрушкой»… …Песталоцци выработал такой простой метод обучения, что, «пользуясь этим методом, даже самый неопытный и незнающий мог добиться цели». Песталоцци переходит в новую школу (это было в Бургдорфе), тоже на должность помощника учителя, хотя он и был автором все¬мирно известных книг, хотя ему прежде поручали целый приют. Но у него была удивительная способность не внушать доверия к себе. В школе, где он сам учился, его считали попросту идиотом; теперь, спустя пятьдесят лет, — безумцем, полупомешанным, ни на что не годным стариком. Очень редкие люди умеют принадлежать сразу двум царствам: царству детей и царству взрослых. Обычно же тот, кто слишком увлеченно возится с детьми, выглядит для взрослых чудаком, впавшим в детство. Итак, Песталоцци в новой школе, учит детей грамоте. Но как учит! Вновь он ничего не требует, не заставляет зубрить, не наказы¬вает детей, относится к ним с уважением; вновь его ученики ожив¬ленны на уроке, внимательны, старательны — и дело идет быстро! Вокруг школы поднялись споры. Назначили большую правитель¬ственную комиссию. Песталоцци получил свидетельство: «Вы испол¬нили все, что вы обещали, когда говорили о применении вашего ме¬тода. Вы показали, какие силы таятся в человеке даже в период са¬мого нежного возраста... Удивительный успех ваших учеников, до¬стигнутый при самых разнообразных способностях каждого из них, ясно убеждает, что из всякого ребенка может быть что-нибудь сде¬лано, если учитель сумеет понять особенности его умственных спо-собностей и психологически верно приняться за их развитие». Все это и было главным делом жизни Песталоцци. Он доказал, что каждый ребенок, без исключений, может получить начальное об¬разование, и выработал методы, с помощью которых это обучение стало возможным. Песталоцци, наконец, поверили. Ему отдали бургдорфский замок для устройства образцового учебного заведения. Теперь явилась тол¬па добровольных помощников; ученики приходили отовсюду — все хотели учиться у Песталоцци учить детей. Еще бы: он в полгода вы¬учивал детей читать, писать и считать — то, на что обыкновенный сельский учитель тратил три года. «Тайна успеха, — говорилось в от¬чете одной из комиссии, — заключается в том, что тут стараются только помочь природе, и она является настоящею учительницей. При этом способе учитель как бы скрывается за ученьем... Учитель не является ученикам чем-то высшим, как это обыкновенно бывает, — он минуту за минутой переживает с детьми, и со стороны кажется, что не он их учит, а сам с ними учится». В другом отзыве говорилось: «Его система пригодна для всех времен и народов. Она проста и последовательна, как природа...» Но что стоила самому Песталоцци его «система» — об этом мало кто догадывался. В самые трудные дни организации приюта в Бургдорфе Песталоцци получил известие, что его единственный сын уми¬рает в Нейгофе... Сын, которого он так любил, которого сам учил, следил за каждым его шагом… … Песталоцци весь мир готов был схватить за пуговицу, за ворот¬ник, за горло: дайте детям бедняков образование, восстановите спра¬ведливость! Работал в эти годы он по двадцать часов в сутки. Ложился в де¬сять вечера, а в два часа ночи — так бывало часто — уже начинал дик¬товать свои записки одному из учеников. И так до утра, когда под¬нимался институт, и Песталоцци выходил к детям на весь день. Он замучил своих помощников: далеко не каждый мог вот так, круглые сутки, проводить с детьми, быть у них на виду. А скрыться некуда: учителя, утверждает один биограф, даже стали строить себе шалаши в лесу, чтобы хоть на несколько минут уединиться. Несмотря на ог¬ромную работоспособность, Песталоцци не мог уследить за всем, да и не очень-то он был практичен, не слишком хороший организатор. К тому же — сумасшедшая идея! — он основал еще одно заведение: «для воспитания бедных, которые со временем сами могли бы вос¬питывать и учить бедных», что-то вроде учительской семинарии. Чудак из чудаков из страны... дураков? За шесть лет семинария съела все скудные сбережения Песталоц¬ци; в самом институте начались раздоры. Помощники его, которым он слишком доверял (он всем доверял сразу и безоговорочно), ушли из института и стали сочинять пасквили на своего учителя. К 1825 го-ду — Песталоцци было 79 лет — оба института пришлось закрыть. Последнее детище Песталоцци, Ивердон, погибло... Умер сын, скончалась многострадальная и до конца верная Генриху жена. Он вернулся в Нейгоф — туда, где начинал работать с детьми. Вернулся умирать, но ему было подарено еще три года жизни, и он написал за это время несколько книг, в том числе знаменитую «Лебединую песнь» — записки о своей страдальческой и бурной жизни. История выбрала для совершения подвига слабейшего, но нравственные силы человека весомее физических. Умер Песталоцци восьмидесяти с лишним лет, в 1827 году. На па¬мятнике его в Ивердоне вычеканили среди других строчек и такую: ВСЕ ДЛЯ ДРУГИХ, НИЧЕГО ДЛЯ СЕБЯ. |